Мы играем в этих городах, и в начале концерта у сцены часто стоит море местных фотографов. Все снимают сверху. Это наименее лестный ракурс - прямо вверх, под лицо, снимая нос. Еще хуже, если вы играете на саксофоне, а ваша шея и щеки надуты воздухом или скрючены в напряженном выдохе. Когда мы приезжаем в какой-нибудь город, в местной ежедневной газете обычно есть две или три мои фотографии, сделанные их штатным фотографом в прошлом году, на которых я похож на рассерженного гигантского хомяка с двойным зобом.

Мы выступаем в Польше, и они разрешили пятидесяти фотографам снимать первые несколько минут шоу. Они стоят прямо перед сценой и борются друг с другом за место. На самом деле они борются за то, чтобы занять еще более худшую позицию, прямо посередине, чтобы снять меня прямо в нос.

Я пытаюсь объяснить им, что если бы они прошли всю сцену налево или направо, то кадр получился бы лучше. Кажется, они не понимают. Похоже, они и не хотят понимать, поскольку все борются за то, чтобы быть ближе, каким бы нелепым ни был кадр. "Ближе! Ближе!"

Я спрыгиваю со сцены и пытаюсь уговорить одного или двух фотографов подняться на сцену, чтобы я мог сфотографировать их снизу. Когда они проявят пленку, то увидят и прекратят эту ужасную практику превращения меня в мистера Зобного Хомяка. Я не уверен, понимают они меня или нет, но никто не отказывается от своей камеры, и вот я уже окружен фотографами, которые снимают меня, пока группа играет на сцене.

Сцена на самом деле довольно высокая, около пяти футов от земли. Зрители наблюдают за моей первоначальной неловкой попыткой забраться обратно на сцену. Я думаю о том, что шоу длится всего пять минут и все идет очень плохо, как вдруг кто-то хватает меня сзади.

Это девушка, которая бросилась вперед, чтобы показать свою любовь ко мне, неистово кидаясь мне на шею. Но я этого не знаю.

У меня есть мой рог, и у меня есть глубоко врожденное чувство защищать свой рог любой ценой. Я защищаю его, как защищают своего ребенка. Девушка подошла ко мне сзади, так что я не вижу ее и не знаю о ее намерениях. Я чувствую, что кто-то нападает на меня, и сильно выставляю локоть, чтобы отразить атаку, но главным рефлексом было желание защитить свой рог.

Бедная девушка летит. Она приземляется наискосок над людьми в первом ряду. Для зрителей это выглядит так, будто фанатка подбежала ко мне, чтобы обнять, а я ее повалил.

В 2015 году у меня была выставка моих картин в Национальной галерее Захента в Варшаве. Несколько журналистов спросили, почему я ударил женщину во время концерта The Lounge Lizards несколькими годами ранее.

-

Несмотря на то, что в контракте было сказано, что мое имя не может быть выделено на плакатах, что группа называется "The Lounge Lizards", а не "John Lurie and The Lounge Lizards", каждый раз, когда мы приезжали куда-нибудь, на плакатах были огромные мои фотографии и надписи вроде: "Из "Down by Law" и "Stranger Than Paradise" Джон Лури со своей группой The Lounge Lizards". Я не мог это контролировать. Группа понимала, что происходит, но все равно это вбивало клин между мной и ими. Мне было все труднее и труднее держать себя в руках, словно это было племя, совершающее шаманский ритуал, который был единственным, что имело для меня значение. Каким-то образом шоу-бизнес, как и католическая церковь, брал что-то волшебное и делал его приземленным и жутким.

Когда группа наконец-то становилась великой, мы отправлялись в турне, и после того, как мы срывали крышу где-нибудь в Европе, пресса приходила в гримерку после шоу и просто хотела поговорить о Stranger Than Paradise и Down by Law. Это выводило из себя.

На самом деле, это было душераздирающе. Как они могли не понимать того, чему только что стали свидетелями?

Почему вы снимали "Stranger Than Paradise" в черно-белом варианте?

"Джим получил фильм от Вима Вендерса, поэтому мы использовали именно его, и это сработало".

"Собираетесь ли вы снимать еще один фильм с Джимом Джармушем?"

"Я не знаю. Ты видел концерт?"

"Да, я был там. Очень мило. Чем сейчас занимается Джим Джармуш? Пишет ли он?"

"Слушай, ублюдок, у Джима Джармуша была одна хорошая идея, и она была моей. А теперь убирайся нахуй".

Бедный Джим. В каком-то смысле я отношусь к нему с большой теплотой.

Я писал эту книгу на протяжении нескольких лет и оставлял себе пометки: "Только не надо поносить Джима". Но в конце концов он сделал это невозможным.

В Джиме много замечательных черт. И в некотором смысле он наш попутчик.

Мы все несовершенны. Мы все несовершенны. Мы все несовершенны. В каком-то смысле в этом и заключается смысл всего происходящего - в том, что все мы индивидуальны и неповторимо несовершенны.

32. Вокруг меня роятся мухи

Я был несчастный святой Иаков со спутанным париком в фильме Мартина Скорсезе "Последнее искушение Христа". Мне было трудно стоять там два месяца, с изумленным видом, пока Уиллем Дэфо творил чудеса в пустыне.

Фильм снимался в Марокко - удивительном и ужасном мире. Марракеш был самым странным местом, где я побывал. У них есть так называемые суки, по сути, рынки, расположенные в огромном запутанном лабиринте. Здесь есть заклинатели змей с кобрами, люди, громко продающие ковры и серебро, дети, просящие милостыню среди этого хаоса, сорокалетние автомобили, несущиеся во всех направлениях. И еще пыль. Много пыли, которая проникает в нос и горло и живет там. Есть человек в замысловатом металлическом наряде, который льет на землю воду из богато украшенного чайника. Он показывает на вас и почему-то ожидает, что вы заплатите ему за эту услугу.

Повернув за угол, вы оказываетесь на узкой дорожке шириной около двух ярдов и длиной около сорока ярдов, на которой нет ничего, кроме отрубленных козлиных голов. Они развешаны на крюках и сложены в восемь штабелей, все в крови и облеплены мухами.

Здесь вихрь разной музыки, живой и записанной, которая сливается воедино. Но самое сильное - это запах. Запах ладана, апельсиновых корок, ослиного дерьма, дешевого моторного масла - все это смешалось в одно целое. Когда я впервые посмотрел фильм, кто-то спросил меня, что я думаю, и я понятия не